Рецензия: Даниил Гранин — Эта странная жизнь

Современный ритм не идет ни в какое сравнение со скоростью жизни 1980-х годов. Впрочем, 20 лет назад можно было не ошибиться, сказав то же самое — ведь холодные 1990-е радовали глаз уже не тремя (как в 70-х), а десятками каналов по телевизору.

Если бы программа ТВ-передач сегодня печаталась полностью, то походила бы на знатный телефонный справочник из американских фильмов ужасов.

А уже лет через н-дцать мы с теплыми чувствами будем вспоминать 2010-е как время размеренного спокойствия и тишины. Жизнь ускоряется и сделать с этим мы ничего не можем. Уехать на тихий остров или поселиться в заброшенной деревне — другая крайность. Это можно считать погребением заживо.

Поэтому мы справляемся с крутым течением времени. Каждый по-своему пытается совладать с грузом задач и километражом нашего существования на этой планете. Мы тратим десятки часов, чтобы разобраться, как сэкономить 20 минут на планировании дел. Читаем уроки по ускоренному чтению, чтобы осилить книгу в два раза быстрее.

Мы летим из Стокгольма в Вену самолетом, чтобы сэкономить время, и нервно дергаем ручку от сумки, стоя в пробке на подъезде к аэропорту. Мы делегируем десяток задач и тратим в два раза больше времени, чтобы проверить результаты. У каждого свои методы в борьбе с ветряными мельницами. И свои достижения.

Книга

Однажды мне в руки попалась книга Даниила Гранина “Эта удивительная жизнь” — она посвящена профессору Александру Любищеву. Автор даже удивляется, что посвятил книгу не самому известному ученому. Но читающий быстро понимает, что к чему: что герой 55 лет вел точный учет самого ценного ресурса — затраченного времени, учитывая все, вплоть до минут.

В соавторстве с литературным талантом автора книги эта удивительная история претендует на интересное и полезное чтиво. Книга окажется хорошим подарком как для любителей стиля Гранина, так и для всех тех, кто пытается контролировать время.

А я хочу поделиться с вами мыслями и цитатами из этой книги. Я разделил их на несколько категорий, но это условно: мысль о времени можно отнести как к жизненным мудростям, так и к учету и планированию. И конечно любая цитата так или иначе посвящена главному герою. Надеюсь, вы получите от нее такое же удовольствие, как и я.

О герое

Редкие встречи с Любищевым производили на меня сильное впечатление. Оставив свои дела, я следовал за ним, часами слушал его быструю речь с дикцией отвратительной, неразборчивой, как и его почерк. Я видел его без всякого ореола: плохо одетый, громоздкий, некрасивый старик, с провинциальным интересом к разного рода литературным слухам.

Когда-то, в молодости, под Новый год, я спохватывался: год промелькнул, и опять я не успел сделать обещанного себе, да и другим — не кончил романа, не поехал в Новгородчину, не ответил на письма, не встретился, не сделал… Откладывал, откладывал, и вот уже откладывать некуда.

Про Любищева никогда нельзя было сказать: “он стал”. Он всегда — “становился”. Чего он не терпел, так это бесспорных истин, уверенности, категоричных суждений. Он опровергал, оспаривал иногда вещи, которые для меня были очевидны, и это заставляло думать.

Меня поражала у Любищева смелость, с какой он обращался с плотью Времени. Он умел ее осязать. Он научился обращаться с пульсирующим, ускользающим “теперь”. Он не боялся измерять тающий остаток жизни в днях и часах.

Он тратил много времени на письма, но они же и сберегали ему время. Копии писем в переплетенных томах стояли на полках вместе с томами конспектов прочитанных книг — оттуда Любищев часто черпал заголовки для своих работ. Иногда письма почти целиком входили в рукопись.

Она, его система (управления временем), обеспечивала ему такую занятость, что ему легко было не замечать многих бытовых, да и житейских неудобств. Она помогала ему не раздражаться, легко, по-олимпийски переносить и людскую глупость, и бестолковость служебных порядков и беспорядков. Этим объяснялось его спокойствие и здоровые нервы.

О работе и планировании времени

Который раз жизнь учила меня ничего не откладывать. Ради чего я откладывал, куда спешил? Ныне эти прошлые спешности кажутся такими ничтожными, а потери – такими обидными и, главное, непоправимыми.

Люди решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которую нельзя возвратить обратно при всем желании.

Не станет он из года в год производить анализ времени, от которого никакой пользы, только зря на него тратится время. Время ценилось одинаково дорого.

Нет времени отдыха: отдых — это смена занятий, это как правильный севооборот на поле.

Планировать свою работу необходимо, и я думаю, что многое из того, чего я достиг, объясняется моей системой.

Ученый, не имеющий времени на размышления (если это не короткий период — год, два, три), — конченый ученый, и если он не может переменить свой режим, чтобы иметь достаточно времени на размышления, то ему лучше бросить науку.

1. Я не имею обязательных поручений;
2. Не беру срочных поручений;
3. В случае утомления сейчас же прекращаю работу и отдыхаю;
4. Сплю много, часов десять;
5. Комбинирую утомительные занятия с приятными.

Мне вспоминается, как в Дубултах Константин Георгиевич Паустовский подолгу гулял, охотно заводил свои веселые устные рассказы; можно было подумать, что ему нечего делать — он никогда не торопился, не ссылался на занятость и при этом успевал работать больше любого из нас.

У Любищева времени всегда было достаточно. Времени не могло быть мало — любое Время для чего-то достаточно.

Время — это народное богатство, такое же, как недра, лес, озера. Им можно пользоваться разумно, и можно его губить. Так легко его проболтать, проспать, истратить на бесплодные ожидания, на погоню за модой, на выпивки, да мало ли.

Оказалось, что жизнь вовсе не так коротка, как это считается. Дело тут не в возрасте и не в насыщенности трудом. Урок Любищева состоял в том, что можно жить каждой минутой часа и каждым часом дня, с постоянным напором отдачи.

О жизни

— Я кто? Я — дилетант, универсальный дилетант. Слово-то это происходит от итальянского “дилетто”, что значит — удовольствие. То есть человек, которому процесс всякой работы доставляет удовольствие.

Слезами горю не поможешь, чем раньше человек может взять себя в руки, тем лучше; скорбь по умершим — остаток религиозных чувств, мертвого не оживишь — какой же смысл скорбеть?

Художник выбирает для портрета либо фас, либо профиль. Половина человека всегда остается скрытой за плоскостью холста.

Старая мебель окружала меня — тяжелая, крепкая, изготовленная со щедрой прочностью на жизнь нескольких поколений. Вещи обладают памятью. Во всяком случае, пожившие вещи, сделанные не машиной, а рукой мастера.

Жизнь — долгая-предолгая штука. В ней можно наработаться всласть и успеть многое прочитать, изучить языки, путешествовать, наслушаться музыки, воспитать детей, жить в деревне и жить в городе, вырастить сад, выучить молодых.

О таланте

Воля и Разум — вот два решающих качества. Ныне чего-то достигнуть в науке можно, если есть железная воля, действующая в упряжке с Разумом.

Разум не противоречит нравственности. Истинный разум всегда против подлости и всякой низости. Умный человек понимает, что нравственность — она в конечном счете выгоднее, чем безнравственность.

Герой устроил себя по самой что ни на есть рациональной методе, создал для этого Систему, с ее помощью доказал, как многого можно достигнуть, если фокусировать все способности на одной щели. Стоит методично, продуманно, на протяжении многих лет применять Систему — и это даст больше, чем талант. Способности с ее помощью как бы умножаются.

Некоторое даже сознательное “юродство неплохо: несколько ироническое отношение со стороны мещан — полезная психическая зарядка для выработки независимости от окружающих.

Я знал физика, который должен был совершить по крайней мере три крупнейших открытия, и всякий раз он перепроверял себя еще и еще, пока его не обгоняли другие. Его губила требовательность к себе — слишком он боялся ошибиться. Тут мало соображать, тут нужен еще и характер.

Берись за то, к чему ты сроден, коль хочешь, чтоб в делах утешный был конец.

Серьезный спор может быть кончен тогда, когда автор может изложить мнение противника с той же степенью убедительности, с какой его излагает противник, но потом прибавить рассуждения, показывающие корни предрассудков противника.

Любищев понимал, что, вступив на еретический путь, быстрого понимания достичь невозможно. Недаром Оскар Уайльд говорил: “Когда со мною сразу соглашаются, я чувствую, что я не прав”.

О книгах

Утилизация “отбросов времени” у него продумана до мелочей. При поездках – чтение малоформатных книг и изучение языков. Какие преимущества дает чтение в дороге? Во-первых, не чувствуешь неудобства в дороге, легко с ним миришься; во-вторых, нервная система находится в лучшем состоянии, чем в других условиях.

Как распределялось чтение книг в течение дня? С утра, когда голова свежая, я беру серьезную литературу (по философии, по математике). Когда я проработаю полтора-два часа, я перехожу к более легкому чтению — историческому или биологическому тексту. Когда голова уставала, то берешь беллетристику.

У Любищева было редкое умение извлечь у автора все оригинальное. Иногда для этого хватало странички. Иные солидные книги сводились к нескольким страничкам.

Если книга касается нового предмета, мало мне известного, то я стараюсь ее проконспектировать. Стараюсь на каждую более или менее серьезную книгу написать критический реферат. Достаточно перелистать конспект, чтобы вспомнить нужное из книги.